>
Однажды моей внучке Даринке не удавалось вывести в тетради букву, кажется, то была «Я». Решила помочь. Взяла ее маленькую ручку в свою, и мы коснулись бумаги… И в этот момент (дежавю!) в моей памяти пробудилась четкая картинка
Дальние 70-е годы. Мошуровский майдан (кстати, почему садик назывался майданом?). Последняя неделя августа. Жарко, в большой просторной комнате окна настежь, пахнет борщиком и еще чем-нибудь вкусненьким. А еще – ndash; бархатцами! Ими усеяно все вокруг площади. Я среди детей (вскоре они станут моими одноклассниками). Нас рассадили за столиками. Мы учимся писать какие-то рисочки, крючки, кружочки. Что-то у меня не очень получается. И вот надо мной склоняется высокая стройная женщина (Валентина Ивановна Сулима). Моя маленькая ручка оказывается в ее руке. Вместе с ней уверенно кружим на бумаге – творим чудо… Впоследствии воспитательница подошла еще раз и похвалила меня. Это теплое прикосновение вошло в мое сердце навсегда. С высоты прожитых лет такое чувство, что будто ОНА вложила в мои руки особенный и тайный невидимый золотой ключик. к мистическим знаниям
Я всегда помнила о ней. Школьницей носила ей газеты, журналы, которые она выписывала. Моя мама работала почтальоном. А Валентина Ивановна жила тогда напротив сельмага, недалеко от почты, хата была на холмике. Позже, когда стала студенткой, долгое время присылала ей праздничные поздравительные открытки. Потом за работой и заботами связь оборвалась. Хотя он всегда был односторонний – только с моей стороны.
В ноябре прошлого года имела счастливый случай наведаться в родные места, не была десять лет. Случайно из разговора узнаю, что Валентина Ивановна живет в другом месте, а я грешным делом думала, что ее уже нет… Как я захотела встретиться с ней! Не видела ведь ее 50 лет! Один Бог знает…
– Узнает ли она тебя? Она ведь зрение потеряла? – раздается сбоку, как снег на голову.
– Ничего, я ее обниму и… коснусь ее руки, той, которая когда-то научила меня выводить первые каракули, поблагодарю.
И вот я во дворе. Оно для меня не просто холодное, потому что осень, а чужое, ведь я на нем раньше никогда не была. Сердце разошлось не на шутку: стучит так, будто решило вырваться на свободу… А я, тем временем, стучу в дверь. Прислушаюсь – тихо. Подхожу к одному окну, заглядываю, ко второму – никого. Подхожу к третьему, выходящему на огород, а в нем – та же женщина: стройная, улыбающаяся, о чем-то думает, потому что задумчива и улыбается. Неумолимое время слегка коснулось ее. В ее руках тарелка, которую вытирает беленьким полотенцем. Должен испугать…
- Валентина Ивановна! Валентина Ивановна! – услышала, встрепенулась.
- Гости к Вам, не знаю или узнаете!
Наконец-то дверь открыта. Рассказываю, кто я, что и как. Смотрит и с грустью в голосе говорит:
- Вас так много было в моей жизни… Да еще не вижу. Мне же в феврале 90…
- То ничего, главное, что мы нашлись, – к горлу мне подступает неверный клубок, душат слезы, не могу больше и слова произнести, расплакалась. Беру ее руку в свою и выдавливаю сквозь слезы:
- Вы же когда-то этой рукой научили меня писать…
Валентина Ивановна тоже плачет. Я целую ее руку, прижимаю к себе, мы невозмутимо застываем в объятиях. Оба плачем… А мне так, будто я свою маму встретила после долгой разлуки, свое детство.
Сын, стоявший со стороны, и себе заплакал… Я никогда не видела, чтобы он плакал. Протягиваю старухе вместе с подарком свои книжечки, которые сейчас совсем неуместны. Она, словно прочитав мои мысли, с пониманием говорит, улыбаясь сквозь слезы:
- То ничего, я прикоснусь к ним…
Давно я не была так счастлива как в тот момент…
