Фото из сети Интернет

Тревожные сообщения из Авдеевки навеяли воспоминание об этом тексте с зимы 2017 года… Хотя от той Авдеевки, которую я помню уже, наверное, мало что осталось, но все же она все еще стоит. И в нашей памяти, в наших сердцах будет стоять всегда…

НАША АВДЕЕВКА

Уже в третий раз за неделю я переезжаю этот мост по дороге с базы в Новогродовке в авдеевскую промзону, где наши позиции, и всякий раз, когда слева появляется церковь, конечно, Московского патриархата, из алого кирпича, невольно вспоминаю, что на ней сидел снайпер. Мы говорим «сепарский», хотя имеем в виду русского, потому что все здесь гибридно: и война, и перемир’я… Об этом снайпер Баско оговорился еще когда вез меня сюда впервые. И теперь я ловлю себя на мысли, что, может, это кровь тех, кого убил тот шлепок, запеклась на красном кирпиче. Ну или его кровь. Баско говорит, что в конце концов они его сняли.

С такими мыслями и настроением и приближаемся к Авдеевке.

Но сегодня Баско сбоку, потому что приболел, температура, а за рулем Русый, с виду еще совсем паренек, и салон нашего старого буса цвета хаки с символикой Добровольческого корпуса на переднем стекле, наполненный громкими ритмами «Ленты за лентой». Сначала «Лента за лентой патроны подавай!..» — а тогда: «Вчера приснился прекрасный сон, Ма-асква сгорела полностью!..» — далее снова: «Лента по ленте!..» — так и уезжаем. Пожалуй, у Русого больше нет записей. Все это и глушит нас, и одновременно словно подталкивает, даже когда покачиваемся на ухабах, — и мы летим дальше.

Наш бус, которым возим на передок и людей, и припасы, уже хорошо знают на всех блокпостах, и Баско, когда говорит пароль, который меняется дважды в сутки, позволяет себе даже немного попрудиться. «Рыжий» — бросает он. «Рыжий», — с ухмылкой поправляет его юноша-нацгвардиец и пропускает нас. Слева, за церковью, на льду, виднеются черные пятна рыбаков, на берегу, на фоне вмерзшей в лед пожелтевшей осоки, — их авто.

За Карловкой еще два села, я уже и названия запомнил — Успенка и Орловка, и мы тянемся то в долинку, то на холмик ухабистой, в ледяной каше, дорогой. Внешне деревни мало чем отличаются от, например, наших волынских. Такие же преимущественно невзрачные домики, и вишни и яблони из-за плотов, и все это в инее. И перила на мостах, а также автобусные остановки, окрашенные в сине-желтое, — также в инее. В тот день все было в инее, даже люди. Лишь мозолили глаз брошенные, заросшие сорняками подворья, а еще газовые трубы, точнее трубки с остатками желтой краски на ржавых подпорках, изгибаемые четырехугольниками вверх на поворотах в боковые улочки. И почему их не вкопали? Видимо, проводили газ еще при советах и ​​считали, что и так сойдет, или просто поленились?

И снова в долине замерзший пруд в обрамлении пожелтевшей осоки, и снова черные пятнышки на нем… «Лента по ленте!» — а потом снова: «Ма-асква сгорела полностью!..». Впрочем, вскоре вместо пылающей Москвы на горизонте, из-за покрытой инеем лесополосы, появляется этот огром, этот монстр, словно какой-то бурый жучико, выросший посреди степи, словно его припяли здесь к земле гигантскими колышками, которые сближаются. , — Авдеевский коксохим. Когда несколько дней назад впервые увидел его, то даже сосчитал трубы. Кажется, тринадцать ли… четырнадцать? Он дымит и дымится, и в конце концов проплывает мимо, и так мы влетаем в Авдеевку.

По бокам дома, что-то вроде хрущевок, наскоро слепленных из бетонных блоков с жирными следами серой замазки на стыках. На первый взгляд типичный рабочий поселок. На самом деле таким он и является промышленным городом-спутником Донецка.

Русый немного сбавил скорость, и мы едем по прямой как стрела по улице. Уже позже я узнал, что это Индустриальный проспект. Слева — застройка, все те же хрущевки барачного типа, справа — колеи и остановки, правда, безлюдны, под высокими, щедро примятыми инеем, кустами, возможно, сирени. Над ними — такие же, покрытые инеем, высоченные тополя. Пожалуй, под этой сиренью особенно хорошо в мае? Но в мае везде хорошо. А пути имеют вид трамвайных, однако самого трамвая не видно, мы его так ни разу и не видели.

В Украине только около половины областных центров имеют трамвай, и Авдеевка, хоть и не областной центр, тоже его имеет. До войны здесь проживало до 35 тыс. человек, по меркам Донбасса не так много. Когда один журналист из Донецка, с которым ехали поездом из Львова в Тернополь, поинтересовался у меня, сколько в «файном городе» жителей, а когда услышал, сказал, что на Донбассе до трехсот тысяч вообще городом не считается. Тогда я только руками развел, мол, что тут поделаешь, у нас не Донбасс. А позже уже подумал, что на Западе Украины и 30 тыс. — город, а в Западной Европе для города и 3 тыс. достаточно. Впрочем, Авдеевка даже на Донбассе город заметен — благодаря своему Коксохиму, крупнейшему в Европе производителю кокса, по крайней мере, так было до войны, а может, есть и сейчас, потому что, несмотря на боевые действия, завод продолжает работать.

В марте 2016-го ВСУ вместе с добровольцами отбили у орков — мы сепаров называем еще и так — почти всю авдеевскую промзону. С тех пор там, на промке, постоянные перестрелки и стычки, а в январе уже этого, 2017-го, — новое обострение, сепары снова попытались наступать. Однако наши хорошо им всыпали и, уйдя в контратаку, отбили еще два опорника.

Мы везем нашим ребятам из 1-й отдельной штурмовой роты ДУК ПС тюки мешков для песка и маскировочные сетки, ведь когда закончится война, неизвестно, а укрепляться и маскироваться надо каждый день. А еще везем пополнение — меня, Мудрого, Крейзи и еще одного бойца с позывным казаком. Знаю, что он из Полтавы и что возвращается на позиции «в лесу» после легкого ранения. Ему немного порубило лицо, но уже все зажило, остались только розовые шрамчики на щеках и переносице. Ничего, шрамы украшают воинов, а одобрительные отзывы о Казачке как о настоящем воине я слышал и от командира, и от других.

В нашем бусе снова «Лента за лентой!..», а мимо нас — Авдеевка. И снова трубы, перемотанные толем, уже тянущиеся горизонтально, а за ними все те же серые панельки между тополями, какие-то склады, металлоконструкции, еще какие-то, с виду заброшенные, производственные сооружения за бесконечными железобетонными заборами. И иногда среди этого урбанистического накопления — еще и люди, и машины. Среди людей, как и среди машин, часто встречаются военные. А когда трамвайные колеи поворачивают куда-то еще правее и исчезают за поворотом, перед нами вдруг появляются другие — железнодорожные. И опять «стоп», еще один блокпост. Баско опускает стекло и снова говорит пароль, на этом блокпоста уже другой, кажется, Биляк

Мое место у окна, рядом с Казачком, и, пока мы трогаемся, я рассматриваю уже знакомую, крайнюю от блокпоста, искалеченную девятиэтажку из белого кирпича с фанерой в выбитых окнах и следами от гранатометных попаданий на стенах. На одном из нижних балконов курят бойцы.

— Здесь еще кто живет? — спрашиваю вроде бы сам у себя.

— Знаю, что медики, может, еще кто-нибудь, — отвечает Баско.

Мы поворачиваем влево, а четыре пути пошли прямо на Донецк. Пока перекатываемся через переезд, я не отвожу взгляда от апокалиптической картинки из наклоненных столбов, обвисших, покрытых инеем проволок, бетонных блоков, перегораживающих колеи, и одинокого силуэта песика среди всего, черного, как донецкий уголь, замерший в нере. , в какую сторону идти: наша или сепарская.

Еще через квартал или два мы въезжаем в частную застройку, которая тянется в направлении наших позиций почти до самой промки. И снова избушки, штахеты, и вишни из-за штахет, и газовые трубы на ржавых подпорках, простирающихся вдоль улицы. Сюда уже долетают звуки взрывов, по крайней мере из СПГ, не говоря уже о больших калибрах, а если ветер от позиций, то слышна и стрельба. Но люди здесь за два с половиной года войны уже привыкли к выстрелам. Обычно с чужими они неразговорчивы, и их можно понять.

Еще от того Авдия, давшего имя поселению, взгляды его жителей были обращены к Юзовке, нынешнему Донецку. Собственно, город и возник, и воспринимался как часть большего конгломерата, где Донецк перерастает в Макеевку и Харцызск и так далее. А теперь Авдеевка без Донецка – mdash; как Ирпень без Киева, Винники без Львова или Большая Березовица без Тернополя… Словно невеста без жениха. И даже щедрый иней, словно фатой, прикрыл ее улицы и скверы, провода, деревья, заводские трубы, только обостряет чувство разлуки. Теперь это прифронтовый город, по восточным окрестностям которого проходит линия столкновения, — наш тыл, который уже есть, то есть хоть какой. Но без освобождения Донецка все равно не обойтись, ребята говорят, что это дело времени.

Когда дома заканчиваются, то снова начинаются какие-то склады, далее карьер, высоковольтная, потом еще одна, пруд уже без рыбаков, лесополоса, а еще дальше — просто предвечерняя зимняя мгла, за которой враг. Невольно думаешь, что здесь теперь край Дикого поля. Ибо теперь Дикое поле для нас начинается здесь, в степи под Авдеевкой, и нам противостоит новейшая орда из русских оккупантов и местных коллаборантов и предателей, поднявших оружие на самое святое, что у нас есть, на нашу мать Украину.

Следовательно Казачка и Крейзи — на позиции «в лес», Мудрого и меня — «на даче». Русый выключает музыку, точнее выключил ее еще за последними домами и освободил место за рулем для Баско, который, хоть и с температурой, но опытнее на этой дороге. И в который раз Авдеевка заканчивается для нас вместе с песней, на этот раз, кажется, на словах «…юноша-пулеметчик их умело косил!» — и мы начинаем еще один день на авдеевском промке. Баско впервые доставляет нас под самые позиции, потому что в прошлые разы мы еще в частном секторе перегружались в Беза. Но на этот раз Безив Nissan не завелся, и Баско пытается как можно быстрее доехать до места, потому что этот отрезок пути сепары уже пристреляли, и мина или «сапог» могут прилететь в любой момент.

Александр Вильчинский.