В мае 1979 года в Бережанской исправительной колонии для несовершеннолетних (тогда заведение именовалось как «спецпрофтехучилище №1»), возник бунт осужденных, и на свободу вырвалось несколько сотен узников. Большую часть подростков удалось поймать и вернуть под стражу сразу же, а остальные — разыскивали повсеместно.
В то время была довольно теплая весенняя погода, так что можно было жить даже и на улице. В поисках беглецов военные прочесывали леса. Одна из таких акций проходила и в Брюховичском лесу, недалеко от Львова. Здесь 18 мая рядовой воинской части №42190 Жамсунбек Чернобаев под буком обнаружил подвешенный труп мужчины в позе «на коленях» с поясом от плаща на шее. Рядом стоял пустой портфель. Механические часы покойника «Orient» остановился в 12 часов 50 минут, на календаре часов — 27 апреля. Труп не разложился. Расстояние от ветви до поверхности почвы было меньше суммы роста покойника и длины пояска, на котором он «полувисел». Покойником, как оказалось впоследствии, был 30-летний Владимир Ивасюк. В это не хотелось верить…
Тот май навсегда вошел в историю Украины месяцем скорби, тоски по Володе, так рано отошедшему в Вечность, и месяцем нашего национального стыда — композитора уже после смерти начали шельмовать, называть пьяницей и даже безумным.
«Таких бунтов 1979 года было два, я это точно помню, ведь вел в колонии эстрадный ансамбль, — вспоминает то трагическое время знаменитый береганский музыкант и ресторанный лабух Игорь Кусень. — Первый раз из воспитанников заведения в карцер попал бас-гитарист, а я как раз готовил ребят к конкурсу среди детских колоний для несовершеннолетних в Тернополе, официально говорили, что среди «спецпрофтехучилищ». Я тогда даже сам играл с заключенными, как «подставка», меня одели в «форму», и я подстраховал своих питомцев. А второй раз сбежала почти вся колония. Ночью подростки «бомбили» магазины на окраинах Бережан, брали преимущественно еду сигареты и спички, а затем прятались в лесах. Тогда ЮНЕСКО объявило год защиты детей, о бережанском побеге говорила Европа, Америка. Все мирно удалось унять, хотя подростки вели себя слишком агрессивно. К ним голыми руками пошел Владимир Гречаник, их воспитатель, очень авторитетный человек, профессиональный боксер, работавший и в Бережанской спортивной школе. И сумел уговорить.
Колония для эстрадного ансамбля закупила клавиши, было две электрогитары, барабаны. Я кое-что свое донес. У меня играли дети, которые элементарного понятия к музыке не имели, кроме единственного самоучки, знавшего несколько аккордов на гитаре. У меня он стал клавишником, играл двумя руками. Были там такие самородки. Репертуар состоял из песен о родителях, матерях, поскольку те приезжали на «День отряда», на праздник, который собирал почти всех родителей. А дети хотели что-то свое, вроде «Ласкового мая», который появился гораздо позже…
Я же окончил Бережанскую музыкальную школу по классу скрипки у Николая Степановича Романюка. Вместе со мной учились Зеновой Филиппов, Наталья Борисюк (работала директором музыкальной школы в Монастырисках), Наталья Лемешко.
В 1976 году вернулся из армии, играл на танцах в районном Доме культуры и в ресторане «Зеленая роща» (был таковым в пригороде Бережан, которое люди зовут Рай). Взяли меня туда как клавишник. На саксофоне играл Олег Бирковый, Ярослав Кузяк на бас-гитаре, барабанщик Валерий Седанов.
Потом перешел в центровой ресторан «Галичанка», где невероятно повезло работать со Стахом (Евстахием) Затором. Был он свадебный лабух и «кабацкий», скрипач, саксофонист, на цимбалах играл настолько профессионально, что даже кое-кто с консерваторским образованием с ним бы не сравнялся. В Бережанах знали двух братьев Заторов, оба уже, к сожалению, покойные. Второй был аккордеонистом, звали Михаилом, хотя все местные звали его Миханьком.
Вот Стах признавал в ресторане только «кабатские» куски. Знал их от бережанских лабухов 1950-1960-х годов, которые играли в ресторане «Галичанка». Когда я туда пришел, то на ресторан говорили «К усатому», настолько популярен был наш швейцар–усаний по фамилии Васенко.
А как вкусно все готовил наш повар Олесь Пришляк, пальчики оближешь! Выйдя на пенсию, еще долго в Бережанах оставался генеральным свадебным поваром. Такую слыл в течение жизни. Сам делал ветчину, колбасы — все мясное, подобного вкуса и даже примерного никто в округе не знал и не смог до него дотянуться.
Зал в «Галичанке» был прекрасен, с великолепной акустикой. Когда начинал играть с братьями Заторами, даже аппаратуры еще не было. Имел для бас-гитары самодельный «комбик», сводили его в военной части в Бережанах. Был усилитель и два «кинаповских» динамики, а на голос имели мономикрофоны. В Домах культуры и на автостанциях висели такие продолговатые колонки, в которых было по шесть или восемь двухватных динамиков из болгарской аппаратуры на лампах. И в комплект входили мономикрофоны, такие у нас были. Ох, если бы нам нынешнюю аппаратуру! А потом, сначала, у нас была примитивщина, но мы старались из всего того издать качественный звук. Угодить клиентуре. Играл я в ресторанах до начала нашей независимости. И не просто так, на подменах или подхватах. И с разными конторами.
Получал официальную зарплату в «обшепите», имел высшую квалификацию. Играл с «сильнейшим» саксофонистом Терлюком, на которого говорили «Сергей Иванович», хотя по паспорту имел им’я Стах. Как и Затор. Терлюк что-то после войны заканчивал, какие-то курсы дирижера духовых оркестров. При необходимости мог расписать ноты и партии лучше меня. Во многих бережанских учреждениях он вел духовые коллективы, а я – mdash; эстрадные. Терлюк с нуля научил играть на всех несовершеннолетних инструментах Бережанской детской колонии.
В нашу «Галичанку» приезжали послушать живую музыку львов, франковцы, тернополяне. А из Рогатина – mdash; больше всего. Когда играл в «Зеленой роще», каждую среду приезжали две райкомовские пары, видно было, что с любовницами. Прятались. А я для них играл на скрипке «Гуцулку Ксеню» или какие-нибудь старые польские куски. К примеру, «To ostatnia niedziela» — предвоенное танго, написанное Ежи Петерсбургским из репертуара Мечислава Фогга (москали то украли и сделали свое пиратское «Утомленное солнце»). Я же играл оригинал, который очень подходил тем любовникам, ведь чувства их были обречены, они это понимали, и песня им как раз подходила. Пел им «Уговором сел с ним на девйонту», польское мажорное танго.
В бережанских ресторанах звучало много польского, лабухи могли не знать слов, но имея слух, мелодии играли как надо. Различные танго, фокстроты. Российских песен у нас никто не заказывал.
Среди местной клиентуры было много молодежи, особенно «неженатая кавалерка по армии с девками». Они никогда не жалели денег, каждый раз для лабухов накрывали шикарный стол. Богатыми были автобусники, поскольку в городе был большой автопарк. При деньгах были водители дальних рейсов — Львов, Черновцы, Франковск. Приходили с компаниями, веселые, счастливые.
Все мы имеем от Бога свои таланты. Я музыкант, лабух. Ресторан давал мне возможность реализовываться. Не играть я бы не мог, без музыки жизнь не представлял и не представляю. Начинал со свадеб, но меня от того тошнило, голова болела от однообразия. А в «кабаке» играли разные вещи: блюзовые, шейные, вальсовые, фокстроты, танго. Не раз Стах Затор любил говорить: «Давай, Игорь, заиграем более дорогого вальса!» То есть гораздо сложнее. И мы играли «Вальс на даче», где есть три части в разных тональностях. Или был еще такой как «Цела саля пения с нами…», у нас он проходил на «ура»! Незабываемый польский кусок, где часть звучит в миноре, а другая — в мажоре.
Не знаю, как где, но мы в Бережанах организовали похоронный оркестр из лабухов, для похорон наших коллег-музыкантов. Первого с оркестром провели в последний путь основного лабуха Бережан, старого Стаха Затора, на кусках которого мы все выросли. Играли похоронный марш Фридерика Шопена, церковные сочинения, похоронные марши…
В Збараже провели с нашим оркестром лабухов в последний путь Устима Голоднюка, общественного активиста Евромайдана, одного из самых молодых Героев Украины. Почти всех наших бережанских ребят, погибших от российского вторжения в Украину, хоронили с последними музыкальными почестями во многих селах нашего района. Повсеместно — бесплатно…»
«Газда вежливо слушал и сказал: «Стахо, чтобы тово было первый и последний раз! Чтобы больше я того не слышал. Я на свадьбу призвал гости и гости будут петь! пения!»Музыка должна была играть, а не «петь»!
«Сколько себя помню, меня тянуло к музыке, каждый приход гостей папа любил говорить: «Сейчас нам Зеньо что-то хорошее споет!» И я выводил «Пусть всегда будет солнце!» или что-то подобное. Папа и мама тем ужасно радовались и отдали меня в Бережанскую музыкальную школу, на скрипку, — говорит береганский лабух 1970-1980-х Зеновых Филиппов Зеновых Филиппов. — Скрипач из меня не вышел, учитель попался слишком строг и отбил мне охоту от скрипки. Но однажды я услышал на свадьбе, как звучит труба. Мучал папу, пока мне ее не купил. Полюбил трубу на всю жизнь. Окончил музыкальную школу в Бережанах и поступил в Теребовлянский «культпросвет» на хоровой отдел. Там научился еще и на саксофоне играть. А в армии служил в Германии, где играл в полковом оркестре.
На «гражданке» уже на третий день пошел в ресторан «Зеленая роща». Если в «Галичанке» старая гвардия придерживалась ретро, то уже с осени 1976 года имели две электрогитары, ионику, малую барабанную установку. Вместе со мной был бас&гитарист, самоук Ярослав Кузяк — окончил Львовский мединститут и заведовал аптекой. Был зятем известного директора Бережанской школы и общественного деятеля Николая Бездельного, 30 лет работавшего на ниве культуры Бережан: организатор музыкальной и художественной школ, самодеятельный композитор и художник, почетный гражданин города Бережаны. Его именем названы музыкальная школа и улица.
Мне повезло, что меня заметил легендарный лабух Стах Затор, который, казалось, жил музыкой круглосуточно. Ему нужно было трубача в «Галичанке» и кто-то подсказал меня послушать. Стах взял жену, заказал столик и слушал меня целый час в «Зеленой роще». В перерыве позвал к себе: «Ты то оставь, будешь играл со Стахом. Ты знаешь, сколько у нас работы?!» Пробка действительно была нарасхват. На свадьбу хотели только его. Он на все не успевал, поэтому раздавал другим музыкантам. Но народ увеличивал цену, чтобы обольстить Затора. Стах имел очень хорошего цимбалиста Степана Савчука и очень громкие цимбалы. Подобного музыканта не было во всем округе. И очень хороший был ударник Олекса Масный. Игорь Кусень его называл «господин молотило».
Стах в 1960-х начинал на бубне в Бережанах в кинотеатре перед сеансами вместе со скрипачом Роттом. Еврей сразу подметил талант парня из Поручина и перевел его «на секонд», на аккомпаниатора. Так Ротт научил его скрипичным секретам, впоследствии Стах набил руку на саксофоне. Он у него, в самоуче, пел человеческим голосом. Даже удивлялся этому опытный лабух Стах Терлюк.
А если Затор подмечал в зале какую-то сличную барышню, то его инструмент творил настоящие чудеса.
Когда говорят о той ресторанной эпохе, то рядом со Стахами — Затором и Терлюком — непременно упоминают швейцара «Галичанки» Ивана Федоровича Васенко. Происходил он из лемков, был переселенцем. Говорили, что в молодости работал фирманом и возил береганского прокурора. Кроме длинных усов, имел изысканную приталенную форму. Умел с людьми себя повести, с польскими благородными присказками («дзюндзи–мундзи», «курды бальонца», «цацюлька»). Особенно тянулся к привлекательным женщинам, умел одеть так, что всюду успевал погладить. Под лестницей имел свою «каптёрку», где всегда был коньячок и куда заглядывали женщины. Помимо зарплаты за свои «уникальные» манеры обслуживания, получавшего немалое вознаграждение. Но порядок был всегда, неряшливо одетого не пропускал ни за какие деньги.
При моей памяти никто не говорил «Галичанка», говорили «идем на «белые кресла», или «к усатому». Народ в 1960-е годы поразили белые накидки на ресторанные кресла и длинные до пояса усы швейцара.
Однажды в ресторан зашел местный врач – стоматолог музыкальный ценил господин Куликовский. Послушал нас, лабухов, и подошел: «Сыграйте для меня «Аргентинское танго» Дал «десятку» порнуса. Мы переглянулись между собой, мужчина это уловил и сразу же сказал: «Ничего страшного, в следующий раз научитесь». Но вскоре наступил тот «следующий раз», когда стоматолог вытащил из кармана «двадцатьп&rquo;ятку» и снова сказал: «Хочу услышать «Аргентинское танго!» Боже, какой это был урок позора, как всем стало стыдно. На следующий день с самого утра мы уже были в музыкальной школе, где нам нашли это танго и которое мы постоянно играли. И всегда вспоминали тот незабываемый врачебный жизненный урок. Никогда ничего не откладывай, ведь самый лучший день — нынешний!
Бережанцы танцевали вальсы, польки, «медляки» под «Love Story», уже молодые и не очень молодые пары начинали ютиться, обниматься. Лабухи говорили, что танцуют «блюз». Таковы были начала. Только начиналась та «дерганина», то Стах говорил: «Когда молодые люди, парни и девушки, учились танцевать, потому что каждый танец имел свои фигуры, иначе гуляли танга, а иначе — польки. Вальс был вальсом. А теперь оно только уродило — уже умеет дрожать!»
Не раз приглашал к себе домой: «Но никого не зови, приди сам. У меня пол-литра. Аня что-то нам справит. Поговорим за музыку, никто нам не будет мешать…» Не любил тратить время, его интересовала музыка и только музыка.
Когда оба с ним разговаривали и кто-то подходил посторонний, то спрашивал: «А он что-то за музыку знает?» Я пожимал плечами. «То гони его, дай ему копняка в с…аку!»
У нас в музыкальной школе работал после Львовской консы (один из первых учившихся бережанцев) Василий Васильевич Говда. Был скрипачом и тоже ходил по свадьбам. Стах любил ему говорить: «Василию, тебе бы до твоего пальцевования мое смычкование! С тебя был бы хороший музыка. А к папе Володе Антониву говорил: Что ты его посылаешь в Тернополь на скрипку? Кто его там научит? Дай его ко мне! Я бы его научил играть вещи.
Остроумный был на каждом шагу, искрометный, только успевай запоминать все. Многое стерлось из памяти.
А однажды я поехал со Стахом играть свадьбу в пригородное село. Он прежде хотел похвастаться мной и сказал хозяину: «У меня есть хороший парень, он хорошо поет, ты послушай!» «Ну, хорошо, Стах, пусть поет!» А микрофон мы имели такой квадратный от магнитофона, называли его «мыльничка», потому что очень напоминал пуделко из мыла. Я что-то там спел. Газа вежливо слушал и сказал: «Стахо, чтобы это было первый и последний раз! Чтобы больше я этого не слышал. Я на свадьбе призвал гости и гости будут петь! Я тебе плачу, а ты только играешь, как ты умеешь. Без пения!» Музыка должна была играть, а не «петь»! Так когда-то было в наших береганских селах, а гости действительно пели, потому что знали песни. От начала и — до конца. А не какие-нибудь куски.
Когда же играли в Тернополе на свадьбах, Стах говорил: «Зеньку, здесь дохторы, здесь надо играть более дорогого вальса!» И играли трехчастный вальс с изменением тональности и изменением темпа. Стах любил Штрауса. Говорил: «Зенька, и «Черная я си черная», не есть ни один вальс! Это песенка!»
Когда появились бас-гитары, то Затор имел свое видение на новизну: «Что вы все зацепили: бас, бас! Но басом никто музыки не поправил, а испортить можно. Но как брызнешь на шесть струн, то не штыри или по одной грохоты…»
Когда ламбада наделала настоящий бум, то он меня снова спросил: «А откуда танец происходит?» «Да говорят, что из Африки или Латинской Америки», — объяснял я. «А они там коломыйки гуляют», — не унимался мой старший коллега. «Думаю, что нет…» — пожимал я плечами. «Ну, то что мы должны то играть?»…
Я счастливый человек, ведь имел неописуемое счастье бок о бок быть с такой легендой, как Стах. Знать лабухов тех «живых времен». Какие у меня воспоминания. И какую ностальгию, грусть по тем временам. И не жалею, что молодые и юношеские годы провел в ресторанах Бережан. И слава Богу!»
«Вот это — мое, этим дорожу, берегу и никому не отдам. Крестом вышивать не умею, а вот спеть о вышиванку, о судьбе нашей, истории — умею. В три минуты можно вложить все — материнский порог, два цвета, радость и горечь любви, любовь к Родине… Этим счастлива, ведь такой была моя жизнь, и так мала и имею Господне назначение на земле».
Среди ресторанных лабухов редко можно было встретить представительниц прекрасного пола, а вот бережанцы и гости города в те времена были очарованы не только врожденной природной красотой, но и талантом Господа Натальи Лемешко Наташа Буняк-Лемешко.
«Начинала играть на клавишах на танцах в районном Доме культуры еще с восьмого класса, — утверждает певица и музыкант-лабух. — Впоследствии меня взяли у ВИА при «ербека», а вскоре — в эстрадно-симфонический оркестр «Сурмы». Как раз зарождалась украинская эстрада, шло начало 1970-х. Пела «Желтое письмо» и «Сизокрылая птица» из репертуара Софии Ротару. Все, что звучало из радио, что становилось популярным, записывала слова, подбирала мелодии и сразу же доносила до молодежи, которая с нетерпением ждала чего-то нового.
Когда же открывался ресторан «Зеленая роща», команда с которой играла и пела в Доме культуры, переходила туда: Славик Кузяк, самоук, медик – фармацевт, играл на бас – гитаре, он у нас был идейным организатором и вдохновителем; Владимир Гончаренко играл на ритм-гитаре, я начинала на скрипке, а затем перешла на клавишные инструменты; Олег Бирковый у нас выводил мелодии на саксофоне; Ярослав Гудзий играл с нами на гитаре. Почему-то, правда, у нас менялись барабанщики. Начинал с нами Ярослав Ярема, его заменил прекрасный музыкант Игорь Стойко, ныне выступающий в оркестре венгерского цирка в Будапеште. Самоук нигде не учился, а имел и имеет врожденный дар.
Музыкальная аппаратура была самопальной. «Ящики» делали в военной части, ставили динамики, пищалки и обтягивали дермантином. У нас не было хорошей аппаратуры. Ионика у нас была старой модели, «Юность», ее купил «общепит». Микрофоны были от магнитофонов. В «Зеленой роще» к песням Софии Ротару добавились хиты Аллы Пугачевой. А как любили и частенько заказывали мою любимую «Волшебную бойковчанку»! А так – mdash; «Тихая вода», «Течет вода», «Ива»… Чего только не пели?
Не раз нас вызывали в Тернополь на комиссии по утверждению репертуара, где были команды с такими крутыми инструментами и аппаратурой, что наша скрывалась далеко, но мы пели и играли душой, сердцем! И взамен получали то же уважение и любовь к своему труду.
Играли мы очень популярный французский вальс «Под Парижским небом» («Sous le ciel de Paris»), который спели великие художники — Эдит Пиаф, Ив Монтан, Шарль Азнавур, Мирей Матье… И играла его я, Наталья Лемешко, вместе с бережанскими лабухами.
У солистов было трое, кроме меня, пел Славик Гудзий и Володя Гончаренко.
Когда принесла домой первую честно заработанную в ресторане зарплату, а это было 40 «рублей», тогда призналась маме, где и что делаю. А так приходилось всячески выкручиваться, придумывать разные истории. Тогда же маме сказала, что купила себе складывающийся польский зонт и гольфа. Она чуть не потеряла сознание. Ругалась за танцы, ругалась за ресторан, но должна смириться, ведь материнское сердце подсказывало, что ее дочь без музыки и песен жить не сможет.
Я еще тогда параллельно работала завклубом на Бережанском стеклозаводе, а заочно училась в Киевском институте культуры.
Да, в ресторане, мы играли до 1982 года, пока ребята всей командой не перешли на свадебные халтуры. Я всегда тянулась к эстраде, однако время диктовало свое, как и моя мама, смирилась с тем выбором. Судьба улыбнулась мне петь и играть в нескольких ресторанах Бережан: «Зеленой роще», «Золотой липе» и очень кратко — в «Галичанке». Вот это — мое, этим дорожу, берегу и никому не отдам. Крестом вышивать не умею, а вот спеть о вышиванку, о судьбе нашей, истории — умею.
В три минуты можно вложить все — материнский порог, два цвета, радость и горечь любви, любовь к Родине… Этим счастлива, ведь такой была моя жизнь, и так мала и имею Господне назначение на земле».
Музыкальная богема и аура бережанских ресторанов «Галичанка» и «Зеленая роща», «Золотая липа»:
Бесага Степан (клавишные),
Бирочный Олег (саксофон),
Гончаренко Владимир (гитара ),
Гудзий Ярослав (клавишные, гитара),
Затор Стах (скрипка, саксофон, цимбалы, кларнет),
Кузяк Ярослав (бас–гитара) ,
Кусень Игорь (бас–гитара, клавиши),
Лемешко Наталья (вокал, скрипка, клавиши),
Филиппов Зеновой (саксофон, труба),
Седанов Валерий (ударные),
Сидор Зеновий (бас–гитара),
Стойко Игорь (ударные),
Терлюк Стах (Сергей) (саксофон, труба, кларнет),
Ярема Ярослав (ударные).
Автор: Михаил Маслий